пятница, 17 апреля 2015 г.

Саша. Глава восьмая. Рассказы о войне.

...Лида не притронулась к похлёбке, принесённой ей в обед, только эрзац-кофе, мутный, омерзительно противный, но горячий, медленно выпила из грязной алюминиевой кружки. Как птица, кружила она над донским берегом, видела отца, смотревшего в небо и уже не видевшего его...Машину густую кровь...Иру у колодца...Сухую, каменистую яму и чувствовала боль, когда глыбы падали на родные тела, замотанные в одеяла, без гроба...

Почти четыре года Лида не разговаривала, на целый день закрывалась в кладовке, слёзы лились не останавливаясь, только икону прижимала к груди. Там и спала, сжавшись в комочек, прерывисто, постоянно вскрикивая. Доктор удочерил девочку и потихоньку вытаскивал, выводил из сумрака безумия. Получилось: и школу наверстала Лидочка, и в университет поступила. Она была очень умной девочкой, талантливой...

Через несколько часов Лиду вывели из подвала во двор бывшего здания НКВД на улице Шевченко и подвели к чёрной машине. Водитель уже грел мотор, как появился Андрей, распахнул дверь "опеля" и  вдруг резко наклонившись за водительское кресло, достал оттуда полупустую бутылку коньяка:
- Was es ist?, - ледяным голосом спросил Андрей, - Sie betrunken!
- Nein, nein!, - затараторил шофёр, - dieser fehler ist!
- Raus hier! Ich werde das Auto selbst zu nehmen.
Андрей брезгливо бросил бутылку в сугроб, потом приказал посадить Лиду на заднее сиденье. Конвоир сел рядом с женщиной и машина медленно выехала со двора. Только один раз их остановили для проверки документов, но увидев офицера за рулём быстро отпустили.

Направление взяли на Дебальцево и очень скоро оказались на совершенно безлюдной дороге с высокими сугробами по бокам. Ночь была светлая, безветренная. Конвоир стал засыпать, разморенный теплом, вдруг Андрей остановился отъехав к обочине,  и показывая рукой в сторону леса, приказал солдату что-то там проверить. Как только немец выбрался из машины, Андрей хладнокровно убил его выстрелами в упор из пистолета, потом оттянул тело за холм из снега и сбросив верхушку сугроба на убитого, сел за руль.

- Я не думал, что ты выжила...За всех вас молился, как о мёртвых...
Андрей замолчал. Потом достал портсигар, закурил, совсем как отец. Ошеломлённая Лида смотрела на него, вдруг захотелось обнять брата, прижаться и никогда не отпускать!
- Сядь рядом, - попросила она.
- Нам нужно куда-нибудь уехать. Здесь опасно. Знаешь, я днём всё думал, что тебе сказать, целую речь придумал! А теперь одно вижу: всё пустое...Запутался я и исхода для меня нет. Выжег  себя ненавистью. Не спасся. Но тебя я спасу.

...Они поехали вперёд, Андрей всё сверялся с картой, которую вытянул из портфеля, свернул куда-то влево, через пару километров остановился и сказал:
- Там небольшой хутор. Скажись беженкой, мол заблудилась, вещи сил тащить не было, бросила в степи. Документы..., - Андрей достал из портфеля какое-то затёртое удостоверение, - этой женщины нет в живых, но биография чистая, пока так поживёшь.
Потом брат достал деньги и отдал всё это Лиде. Замолчал. Молчала и Лида...
- Тихий ангел пролетел, помнишь, Ира так говорила?
- Помню. У меня хоть племянники есть?, - попытался улыбнуться Андрей.
- Нет. А у меня?
- И у тебя - нет...Остались одни на всём белом свете. Меня тогда у бандитов белые забрали. С ними в Сибирь попал, потом на Дальний Восток, потом в Японию...Семьи отродясь не было, всё боялся потом потерять, и не любил я никого. Знаешь, Лида, я местью всё это время жил! Засыпал и видел, как этим бородатым кишки выпускаю, страшные кары им придумывал. Потом с немцем одним познакомился, думал - случайно! Ан, нет... Нас там много русских задержалось, самых молодых он во что-то вроде кружка объединил. Россию от коммуно-жидов спасать звал. Так и началось. В Германии обучили, специальную школу окончил, нас там большинство русских было. Только - не то всё это! Не то! Понимаю, что сволочь я, а слов подобрать не могу...

...Лида уткнулась лицом в спину Андрея, беззвучно плакала, обхватив плечи брата. Понимала, что прощается с ним, что опять проклятое слово "никогда" входит в её жизнь и лишает даже малого смысла.
Андрей постоял немного прикрыв глаза, потом отстранился и твёрдо сказал:
- Всё. Пора. Иди. С Богом.
Сел в машину и стал разворачиваться, увязая в снегу, выбрался, уехал...Лида перекрестила его след и медленно пошла к хутору. Одна. И жить надо, и жить - невозможно!
Но странно, с каждым шагом появлялась в ней уверенность, что выйдет судьба их рода на светлые воды. И, сомнений нет, у неё будет сын - Андрей! Ведь не зря же её хранит Бог? Ведь ради чего-то всё это?! Или будущего "кого-то"...Всё будет, непременно будет! Главное - веру не терять.












среда, 15 апреля 2015 г.

Саша. Глава седьмая. Рассказы о войне.

...Уже выбежав из дома, Саша вдруг передала дочь Полине Ивановне и вернулась назад. В серебристом лунном свете добралась до сундучка, нашла там на ощупь флакон из-под духов и сунула его в карман. Икону Саша забрала раньше.

Спрятав ключ от замка в потайном месте: " Вдруг Лида вернётся?", выбежала за ворота, и через секунду они поехали на санях по накатанной белой дороге, потом свернули на просёлок и на выезде из города выскочили прямо на патруль. Путеец огрел лошадь кнутом, сани понеслись по рыхлому снегу, но попав в яму перевернулись, крепко сжимавшая дочку Саша отлетела в глубокую воронку наполненную снегом, зарылась поглубже, затихла и только молили бога, чтобы не расплакалась Тонечка! Она всунула ей в рот хлебный мякиш завёрнутый в кусочек полотна, та засопела, успокоилась и опять заснула.

Наверху раздались выстрелы, крики, подъехала машина, немцы ходили по краю воронки...Потом стихло, выждав немного, Саша выбралась из ямы - вокруг никого не было, только пятно замёрзшей крови на снегу. Она вытащила из перевёрнутых саней полог из грубой кожи, соорудила из верёвки упряжь и положив на эти сани дочь, впряглась и потащила, проваливаясь в снег, куда глаза глядят...

...Через много лет вспоминая, или рассказывая, эту историю, Александра всегда сама удивлялась своему спасению: не замеченная немцами, она шла по минным полям, перелазила через окопы, куски колючей проволоки, прикрытые снегом впивались в ноги, без еды, воды, в декабрьский мороз, с младенцем! Женщина перешла линию фронта! Сумела пройти сквозь готовые к бою немецкие части! Пройти незамеченной! Это была рождественская неделя...Это было - чудо...

...Измученная Саша тянула полог с дочерью уже ползком, Тоня посинела от крика, иногда женщина давала ей пустую свою грудь...Сама ела снег, жадно заталкивала его в рот, представляла, как он становится в ней спасительным молоком, молила Богородицу, смотрела на Лидочкину икону, атеистка, комсомолка, жена коммуниста! Юная мадонна,мать...

Александра добралась до Миллерова. Попала прямо в танковый бой...Обхватив ребёнка, обезумевшая от разрывов снарядов, контуженная, была обнаружена разведчиками и спасена!
В блиндаже её растирали спиртом, согревали Тонечку, поили горячей водой...Саша ничего не слышала, ей казалось, что у неё пропал голос, она кричала, до хрипоты, до судороги в горле, но не слышала себя! Контузия. Бойцы были привычны к такому. Они улыбались, потеплей укутывали, принесли тушёнку и нагрев в печи банку дали Саше поесть. Сморённая теплом и сытостью, она заснула обняв дочь, а утром их удалось отправить в госпиталь.

...Через две с половиной недели Миллерово будет очищено от фашисткой мрази и начнётся битва за Луганщину. Ворошиловградскую область. Родину!

Саша сохранила флакончик и икону Лиды...Она молилась за неё и Полину, своими словами, неизвестно как появившимися в её сердце, без молитвословов и правил. Как будто сама Богородица учила Сашу открывать свою душу молитве...И сотни тысяч жен, сестёр, матерей стояли перед иконами! И открывали свои сердца, и неистово молились, и сливались их молитвы в единую, всесильную и могучую! И тысячи ангелов  небесного воинства становились бок о бок с русским народом! За святую землю! За Родину.



Саша. Глава шестая. Рассказы о войне.

...Очнулась Лида в подвале от  холода. Попыталась встать, но вскрикнув от резкой боли села на каменный пол. Осмотрела бок: так и есть, сломаны рёбра...малейшее движение вызывает острую боль...хорошо, что тонкий платок под шаль поддела...Высвободив его из вязаной шали, Лида стала медленно оборачивать себя платком вокруг груди, туго спеленала, узел завязала под мышкой, и сразу стало легче. " Слава богу, лёгкие не задеты, иначе бы кровью изошла", - подумала женщина.

Стала вспоминать вчерашний день: "Так быстро взяли её...даже и не поняла, кто предал? Хозяин вёл себя странно, глаза бегали...", - вдруг обожгло - "А где письмо? Нашли?". Лида стала ощупывать меховой воротник пальто. " Господи! Не нашли! Сильный у неё ангел...", приподняла не до конца пришитый воротник, вытащила из маленького кармашка смятые листочки и стала отрывая полоски, спешно есть бумагу. Лида давилась, не хватало слюны,  подкатывала тошнота, но она успела проглотить письмо. "Всё...Теперь пусть убивают...Готова."

Женщина опёрлась о грязную стену, прикрыла глаза и стала ждать. Скоро за ней пришли и проведя  тусклым коридором по узкой, выщербленной каменной лестнице, вывели из подвала. На втором этаже втолкнули в кабинет, немец стоял у окна спиной  к двери, устало обернулся на шум и замер. Лиде показалось, что она сходит с ума от невозможности происходящего: её отец, такой, каким она запомнила его почти четверть века назад, стоял перед ней! Ошибиться было нельзя, но невозможно было  и поверить своим глазам - те же высокие скулы, высокий узкий лоб, синие глаза...Это не передать словами, это неуловимо..."Андрей?", - прошептала она одними губами. Немец понял её, подошёл, стал пристально рассматривать лицо: "Лида?", - так же тихо спросил в ответ. Потом обхватил лицо ладонью, таким родным, отцовским движением...Немного подумав, сказал ей жестом молчать, выглянул в коридор  и приказал часовому позвать секретаря. " Мы поедем в Сталино, попытаюсь протянуть время до вечера. В пути решим, как быть."

Лиду снова отвели в подвал. Потрясённая встречей, она памятью вернулась в ноябрь двадцатого года, день, который хотела вычеркнуть из жизни, но он возвращался жутким кошмаром снова и снова...И не было у неё больше жизни, и не было надежды! Навсегда осталась Лида испуганной десятилетней девочкой с бабушкиной иконой, чудом спасшаяся в тот вечер. Отец толкнул Лиду в колючий орешник, вжавшись в сухую траву она видела, как Маша неподвижно лежала на берегу озера и вокруг разбитой камнем головы набиралось чёрное пятно...Как отца топили в реке, вбивали прикладами в клокочущую воду...Как тянули по каменистому склону Андрея, потом оглушённого бросили на подводу...Как рвали бородатые мужики их вещи, отрывали подкладки, воротники, искали что-то, грязно ругались...
Обезумевшая Лида бродила по берегу, отец, раскинув руки лежал в камышах, глаза его были открыты...Подняв икону, Лида пошла куда глаза глядят. Шла медленно, прижимая образ обеими руками к телу...Что было дальше - не помнит, очнулась в больнице, доктор с женой забрали её жить к себе. И только имя осталось от прошлого, только её имя.



Саша. Глава пятая. Рассказы о войне.

...Лида ещё немного постояла у замёрзшего окна, потом достала маленький сундучок с всякими женскими безделицами и достала маленький хрустальный флакончик закрытый гранёной пробочкой с золотым ободком. Открыла его - еле уловимый запах  маминых духов обжёг сердце, слёзы стали в горле комом, но Лида отучилась плакать, давно отучилась...

...Мама умерла в восемнадцатом от испанки. Они пытались добраться до Крыма, но маме и старшей сестре Ире стало совсем худо. На каком-то захолустном полустанке отец нашёл комнату в грязном,  заброшенном бараке. Женщины лежали на сером тряпье, уже осунувшиеся, с заострившимися чертами. Вдруг Ира вскочила, побежала во двор к колодцу и вытащив воду стала жадно пить прямо из ведра! Вода текла по её груди, платье намокло, никто не решался остановить девушку...Потом посинела, стала задыхаться и упала на пыльную землю. Отец подхватил дочь на руки, внёс в барак, она дышала  прерывисто, вдруг резко всхлипнула, потом затихла и умерла. К вечеру не стало и мамы...

Лида сидела обнявшись с пятилетней Машей в углу комнаты, отец с Андреем пошли искать телегу. Чёрная муха настойчиво билась в грязное стекло. Где-то далеко глухо стучали в рельс...
Вошёл отец с длинноволосым мужчиной в чёрной одежде  с потёртым саквояжем в руке. Это был чудом найденный священник. Запахло ладаном из зажжённого кадила, отец с детьми стояли подле покойниц, монотонно читал  молитву священник, лица мамы и сестры разгладились, они казались спокойными и строгими, но не живыми...Безвозвратность замораживала душу своей несправедливостью. Слёз не было, не было и боли. Не было вообще ничего! Пустота...
Сухие, осыпающиеся ямы в степи были освящены и приняла земля в себя бренную плоть, как делала всегда, во веки веков.

- Лида!, - вдруг тихо позвала Полина подругу,- нужно в город сходить, передать кое-что. Меня каждая собака знает, дело всё испорчу...Только тебе придётся. Пойдёшь?
- Конечно, пойду! Ты готовь пока передачку, а я одеваться начну.
Полина достала истрёпанную записную книжку, вырвала несколько страниц, приказала хорошо их Лиде спрятать, а потом тщательно рассказала, как найти в Камброде нужный дом, письмо отдать только после отзыва на пароль, риск огромный, но очень важное дело.

...Саша проснулась рано, но ни Полины Ивановны, ни Лиды в доме не было, только записка на столе, чтобы не беспокоилась и готовила обед. Тонечка проснувшись, залепетала, стала пытаться ползти по кровати и мама одев девочку потеплей, отпустила её ползать по комнате.
Беспокойство не отпускало Шуру. Необъяснимое, тягучее...Маета не давала ей заняться делами: она то начинала шить, то убирать, то играть с Тоней...Но от каждого стука распахивала дверь и кутаясь от холодного ветра, вглядывалась, вслушивалась в пустой двор.

Уже темнело, а Лида до сих пор не вернулась! Этого не могло быть, с ней беда случилась! Беда! Сашино сердце рвалось из груди, она пыталась молиться, но не получалось у неё...Не получалось...
Лида не вернулась этим вечером...А ночью на санях приехали Полина с уже знакомым путейцем и приказали немедленно одеться и собрать необходимые вещи. Лиду взяли. Кто-то предал. Немцы арестовали и её, и хозяина конспиративной квартиры.
Было принято решение отвезти Сашу с дочерью в Новосветловку, а там - по обстоятельствам. Какой ветреной, холодной ночью они отправились в путь! И не знала Саша, как круто изменится её жизнь всего через один час. Как повзрослеет, даже постареет она в одночасье. Всего за два месяца до освобождения родного города от фашистов.


вторник, 14 апреля 2015 г.

Саша. Глава четвёртая. Рассказы о войне.

В конце декабря внезапно появилась Полина Ивановна. Худая, с чёрными от недосыпания, запавшими глазами, она бросила на стол "Нове життя".
- Тварь Бернацкий...Профессор...Ничего, мы никого не забудем!
Саша взяла в руки газету. Сразу попалось бравурное объявление о наборе на работу в Германию:  «Робітники, робітниці! Німецька армія звільнила Вас від терору Сталіна та жидо-більшовицьких комісарів. Німеччина можс та хоче вам допомогти. Записуйтесь у бюрах вербування для виїзду на працю до Німеччини».
Ниже несколько писем "счастливчиков-заробитчан" с описанием безмятежной и богатой жизни в Германии.

Полина Ивановна, невесело улыбнулась:
- Что это я... Как вы тут живёте, девицы-красавицы? Забросила я вас совсем, но причины были. Совсем плохи наши дела летом оказались - предатели под каждым кустом...Как же подлость человеческая наружу вылезла!, - потом встрепенулась,
- Лида, там я мешок во дворе бросила, сил дотащить нет...Пойдём, занесём в дом!
Мешок и вправду был очень тяжёлым, женщины с трудом взгромоздили его на лавку и Полина Ивановна стала выставлять на стол гостинцы.
Чего там только не было: подсолнечное масло, сало, большой кусок свинины, присыпанный крупной солью, мешочек рафинада и большой каравай! От пряного хлебного духа зашлось дыхание, руки сами потянулись отщипнуть хрустящей корочки. Девчонки ели хлеб жадно, отламывая по кусочку, и не могли никак остановиться!

- Я со Станицы приехала, оттуда гостинцы. Много и других "гостинцев" привезла - вестей хороших! Сумели связь с областью наладить, ведь безнадёга с этим у нас была! Теперь есть кому "пощипать" фрицев. Да и не только их...Лавочники как поднялись! Им при любой власти только мошну набить, хоть чёрту служить будут, - глаза Полины слипались, речь её путалась, положив голову на руку, женщина проваливалась в дремоту.

-  Вы поспите чуток, я посторожу, - сказала Саша, коснувшись нежно плеча старшей подруги.
Лида расстелила постель, помогла раздеться уставшей женщине и уложив Полину, прикрутила фитиль у керосинки.

Когда та уснула, Лида с Шурой сели за стол и стали читать газету. В глазах рябило от знакомых фамилий - Зубицкий, Ковалёв, Бондаренко...Они восхищались немецким порядком, призывали граждан считать фашистов своими освободителями. Даже священники славили немецкую власть:  «Адольф Гітлер вважає релігію одним із стовбiв, що на них тримається держава, бо вона дає людським масам чіткий моральний світогляд.
Боротьбу з релігією по всьому світі провадило все те ж войовниче жидівство. Одверто — тільки в СССР та під час іспанської революції І у прихованій же формі – постійним підривом усього, що добре й близьке віруючій людині. Позбавити арійську расу її головного морального стрижня було черговим завданням жидівництва. Потрібно ж це було для того, щоб створити кадри всесвітньої революції, кадри людей, що їм нічого не шкода і ніщо не дорого й не свято». Это написал протоирей Константин Анпилогов!

...Ещё долго сидели Лида с Шурочкой за столом. Молчали...Потом Лида резко встала и скомкав, бросила "Нове життя" в горящую печь.
- По делам им воздастся. По делам...Ты иди, ложись к Тонечке. Я покараулю. Бессоница у меня, что-то...Наверное, погода меняться будет...Непременно - будет!

Лида подошла к окну и прислонилась к холодному стеклу лбом...Полная луна ярко светила этой морозной ночью. Всем светила...Может в этом её вечная мудрость? Или просто равнодушие холодного безмолвия...Никто этого не знает. И вечности разгадать эту тайну - мало...



Саша. Глава третья. Рассказы о войне.

Жизнь текла своим чередом, Саша больше не выходила в город, за продуктами ходила тётя Лида. Молчаливая, спокойная, она вернулась в родительский дом перед войной,на расспросы соседей о семье, коротко отвечала: "Не сложилось", ни с кем особо не сближалась, работала где-то в центре, простая женщина средних лет.

Однажды Лида принесла кусок плотной чёрной ткани и сказала:
- Давай бурки шить попробуем? Скоро похолодает, хорошо разойдутся. Конечно, риск,без патента...Но там на рынке спекулянты брать оптом будут, дёшево, конечно...Но нам с тобой выбирать не приходится.

С трудом наладили старую швейную машинку, отчаянно кололи пальцы, распарывали по нескольку раз. Но наловчились, не хуже,чем у знаменитой Соньки! Саша затейницей оказалась: расшивала бурки вверху узорами, вроде, как дамские получались, вензеля из серенького сатинчика нарежет, пришьёт - красота!

Себя особо не светили, носила Лида работу помалу, разным барыгам, чтобы зависть не вызывать. Полегче стало, молоко покупали для Тонечки. Щепотку манки бросят - кашка реденькая, смокчет из бутылочки, не забрать! Зарозовела - пухленькая, весёлая!

Однажды Лида ворвалась в дом запыхавшись и выдохнула:
- Облава!
Только успели швейную машинку с лоскутами в погребе спрятать, тайник там под пустым закромом уже давно соорудили, как услышали стук прикладов в старые ворота. Лида мигом схватила шепотку махры из кисета, заставила Шуру вдохнуть в себя табачную пыль, потом толкнула на кровать и накрыла одеялом, сверху бросив старое пальто. Саша чихала отчаянно, лицо покраснело, слёзы текли из глаз!

Лида впустила патруль, один полицай, не знакомый ей, два носатых, похожих на цыган солдата и немец.
Полицай стал шарить под матрасами, вывернул постельку в Тонечкиной люльке, залез в печь, тыкал кочергой в поддувало. Румыны открыли погреб, осветили совершенно пустую, пахнущую только плесенью яму.

- Аусвайс!, - каркнул немец, протянув руку к Лиде.
Женщина быстро достала из-под скатерти документы, подала, развернув, как учили опытные люди, немцу, тот подозвал полицая,вроде как переводчика при нём.
Потом ткнул пальцем в сторону чихающей Саши:
- Вас мит их?
Лида засуетилась:
- Племянница моя, лихорадка у неё...Фибер! Фибер у неё! Жар, простуда!, - Лида смочила водой какую-то тряпицу и положила на лоб Шурочке, - дитё у девки, помрёт, не дай бог, куда я с ним? Беда...

Немец брезгливо бросил документы на стол, быстро вышел, позвав с собой полицая, румыны тоже направились к двери, но вдруг увидели икону в серебряном окладе, оживились, залопотали, стали отдирать оклад от доски, при этом ругаться и бить друг друга локтями по чём не попадя. Отодрав серебро, разломали на две части и на ходу засовывая в складчатые карманы, припустили вдогонку за немцем.

- Бог всё видит..., - улыбнувшись сказала Лида, - забрали серебро, так образ остался! Душа этого дома. Это ещё бабушкина икона...
Разгорячённая Шура выползла из жаркого убежища и спросила Лиду:
- Вы по-немецки понимаете?
- Не только. Ещё по-французски и английский...Но это так...Из прошлой жизни. Давай-ка лучше кашу Тонечке вари! Как говорится: война войной, а обед...Фридрих Вильгельм, говорят толк и в том и в этом знал!




понедельник, 13 апреля 2015 г.

Саша.Глава вторая. Рассказы о войне.

...Через неделю Полина Ивановна не пришла. Запасов у хозяйки дома не было, да и не привыкла Саша быть нахлебницей, поэтому решилась сходить к себе домой, взять самое ценное. Вышла на рассвете, сразу после комендантского часа, старалась пробираться не людными улицами окраин, ближе к центру смешалась с народом, спешащим по своим делам.

Перемен было много. Появились на улица люди в вышитых украинских рубахах, с обвислыми усами, некоторые были отдалённо знакомы Шуре. По улицам носились иностранные машины, попался грузовик с очень чернявыми солдатами, они пели красивую песню на итальянском. На тумбы клеили объявления, листовки, плакаты - везде рябило от готического шрифта, орлов и свастик. Вывески на ателье и магазинах меняли на немецкие, эта круговерть сводила с ума своей недопустимостью, невозможностью! Александра свернула в свой переулок и вдруг увидала на соседской бельевой верёвке свою юбку. Сомнений не было - это её вещь! Отрез Максим привёз к дню рождения, иностранная, красивая ткань, шить было одно удовольствие. Прижавшись к стене, Саша осторожно выглянула из-за угла дома: "Так и есть! Сосед! Ворюга проклятый...". В её дворе стоял хромоногий сосед и размахивая палкой, что-то показывал вверху двум немцам. Дверь флигеля была открыта, жена соседа сновала между домами, тащила кастрюли, возбуждённо похохатывая, вытирала на ходу лицо углом сбившегося платка и грубо пинала путавшуюся под ногами Сашину кошку Катьку...

Шура резко подалась не глядя назад и воткнулась в объёмистый живот Розы Генриховны, заведующей рабочей столовой, где работала почти до самых родов.

- Александра, ты -то откуда взялась? Мы думали, уже где-нибудь в Ташкенте урюк грызёшь!, - пророкотала женщина, - хозяйничают у тебя...сама видишь! Пойдём ко мне, дело к тебе есть.
Прикрывая Шуру корпусом, Роза Генриховна втолкнула её на лестницу, галереей опоясывающую старый трёхэтажный дом, и только захлопнув за собой входную дверь, вновь затрубила басом:
- Наши все уехали, а я немка, мне ничего не будет! Вот и карточки дали, талоны в столовую...Арийцы, блядь!

Роза выругалась, достала папиросу из портсигара, смяла и жадно прикурила от  длинных спичек.
- Тут тебе девки на крестины собрали, мне передать велели..., - заведущая отодвинула кирпич сбоку голландки, достала тугую трубочку денег и отдала Саше.
- Спасибо...У меня дела совсем плохи...Хороший человек приютил, и то счастье! А так...
- Ты, это, Александра, на биржу не ходи пока...Есть возможность - таись! Не долго они тут задержатся, помяни моё слово! И в центр не ходи,  от греха подальше - девка молодая, красивая! Про Максимову родню знаешь? В комендатуре они, работнички...Тут таких не мало оказалось, недобитых...Украйну вiльну будують! Суки! Воли им не хватало...Вышиванки нацепили, Гитлера с Шевченко везде натыкали...Самостийники...

Роза Генриховна достала полотняную сумку, насыпала в неё муки и завязав, отдала Саше:
- Ну, чем смогла - помогла. С Богом! Тю...Дура я ...А родила-то кого? Мы спорили, что у тебя девка родится, а с третьей столовой говорили - пацан! Давай, рассказывай!
- Дочь. Тонечкой назвала. Месяца ещё нет.
- Ну, Храни вас Бог! Ты там, осторожно иди, оглядывайся..., - Роза Генриховна поцеловала Сашу в макушку и выглянув первой за дверь, махнула рукой подзывая:
- Выходи, чисто пока.

Александра не чувствуя ног под собой, добралась к домику на Нижней Вергунке, зачерпнув кружкой воду из ведра, стала жадно пить, потом достала из-за пазухи деньги, половину отдала хозяйке тёте Лиде. Тонечка заворочалась, услышав мать, сморщила личико, но заплакать не успела и жадно принялась сосать разбухшую грудь. Маленькие ручки скользили по коже крыльями бабочки, мутные синие глазёнки сосредоточенно смотрели куда-то вдаль и Саше на минуту показалось, что всё действительно скоро закончится, вернётся Максим и они всей семьёй будут гулять по воскресеньям в саду, возле озера...


Саша. Глава первая. Рассказы о войне.

...Шурочка вышла из родильного дома и добравшись до трамвайной остановки, села на скамью. Два дня назад родилась её дочь. Завёрнутая в байковую пелёнку она сладко спала, разморенная июльской жарой, капельки пота выступили на маленьком носике, влажный чубчик выглядывал из беленькой шапочки...

Куда идти?, - мысли летели разрозненными обрывками в голове у Шуры, мимо неслись машины, подводы, кто-то ехал на велосипедах, навьюченных тюками с барахлом, кто-то шёл пешком...Немцы были у города, вчера бомбили Сад 1-го Мая, сожгли павильон, там молодёжь собралась, ждали эвакуацию...

Шура развернула справку, так и есть, выдали задним числом, 5 июня. Сказали, женщин с маленькими детьми в эвакуацию не брать! А что делать ей, жене красного командира? Коммуниста? Её же свои и выдадут, сразу же в комендатуру отведут свекровь с свёкром! Уж они немцев как ждут, недобитки...Они и Максима прокляли, не в их куркулью породу он пошёл!

- Сашенька! Господи, ты-то что делаешь здесь?, - к девушке бросилась высокая женщина в тёмном платье с белым кружевным воротничком, - Твоя? Лапушки мои, чего ж не на вокзале? Немцы скоро войдут! Тебе же оставаться здесь нельзя!, - хлопотала вокруг Шуры женщина, с нежностью забирая из её рук дочь.

- Полина Ивановна, Вы же знаете, мне идти некуда! Дома ненадёжно будет, там сразу возьмут! А больше мне некуда...Я позавчера только родила, мне из города не выбраться, - Саша заплакала от отчаяния, стала искать в сумке платочек, невозможно хотелось есть и пить, малышка проснулась, сморщила личико, зашлась в горомком крике...Шура взяла дочь на руки и прикрывая грудь платком, стала растёгивать платье, девочка затихла, засопела жадно. Полина Ивановна с нежностью посмотрела на них, потом решительно пошла в сторону дороги и вернулась с подводой.

- Я тебя на Вергунке поселю. Есть там у меня человек надёжный, там тебя родня не найдёт. Как Максим? Пишет?, - спросила Полина Ивановна, усаживая Сашу в телегу.
- Без вести пропал...Зимой бумага пришла. Нет среди живых и мёртвых! Знаете, у меня сердце спокойно - жив он. Уверена, что жив!
- Прости...Не знала я ничего о нём, как на Финскую отправился, так и...
- Он за год до войны опять на завод вернулся, они цех новый монтировали, день и ночь...Мы дом строить начали, во флигеле жили, только фундамент заложили...Счастье такое было! Война началась, он военкома замучил - сними бронь! Снял...Ушёл, у меня только второй месяц был, письмо от него  получила, а потом эту чёртову бумагу...

...Подвода свернула с мощёной дороги на пыльный просёлок, вокруг была та же суета, что и в городе, кричали дети, ругались водители, не сумевшие разъехаться на узких улицах, у колодца стояла очередь.
Возле низенького длинного дома подвода остановилась и Полина Ивановна приказав Саше немного подождать, вошла в плотно закрытый забором двор, потом вернулась, улыбаясь забрала малышку, и они зашли в дом.

...На следующий день город опять бомбили, Саша сидела в погребе, куталась в ватное одеяло из лоскутков, молила о мгновенной, если суждено, смерти, к вечеру хозяйка позвала её наверх и уже утром город был оккупирован...

Сашу не покидало ощущение нереальности событий, казалось, что этого просто не может быть никогда! От тревоги стало пропадать молоко, она успокаивала себя, уговаривала, ради дочери, но выходило совсем плохо, ребёнок стал почти постоянно плакать, треугольничек под носиком посинел, и от беспомощности у Саши кружилась голова.

Полина Ивановна пришла очень рано утром, принесла паспорт, справку из роддома, теперь Саша стала Марусей, племянницей хозяйки из Кадиевки, матерью-одиночкой, стала называть Сашу только эти именем, приучала отзываться, потом нашла на огороде куст фенхеля, сварила его в молоке, и заставила выпить горячим. В восемь за Полиной Ивановной зашёл мужчина в картузе с молоточками и они быстро собравшись ушли с путейцем, пообещав через неделю привезти продуктов.


воскресенье, 12 апреля 2015 г.

Я помню. Рассказы о войне.

...Только дедушка Миша так мог! Я забиралась в машину рядом с ним, мы ехали на дачу, или по делам и "сигналили" моим носиком зазевавшимся пешеходам! Никто больше не мог заставить его бибикнуть, только деда Миша! И до сих пор, садясь в машину рядом с водителем, я иногда с улыбкой нажимаю кончик носа - вдруг получится...

У Михаила Борисовича была дочь-подросток, она нянчилась со мной, чудесная, как на картине Серова, щёчки-персики, чёрные глазки, смоляные кудри...Они очень дружно жили. Пожилые, старше моей бабушки, родители и юная дочь. Моя жизнь - ключ на шее и что-то  в холодильнике, если найду. Молодые родители были энергичны, увлечены работой, я не видела их целыми днями...Но Мирочка...

Я так завидовала ей! Как-то спросила маму: "А почему мой папа не еврей?", - папочка тоже был кареглазым брюнетом, но я практически не видела его дома. Он постоянно куда-то уезжал, днём и ночью на телефоне, без праздников и выходных, только летом - месяц в Сочи, чтобы не нашли, не вызвали, дали немного отдохнуть. А дедушка Миша каждое воскресенье брал большую корзину и шёл за покупками на рынок, неспешно, присаживаясь по дороге на скамейки...А потом пахло невообразимо вкусной едой, острой, чесночной, пряной - по выходным колдовал на кухне он! И при этом сам вешал выстиранное бельё во дворе, выносил мусор, чистил ковры! Медленно, с постоянной свистящей одышкой, утирая платком пунцовое с синими прожилками лицо...

Помню день, когда дедушка Миша умер...Весенняя распутица, я оканчиваю десятый класс, кладбище, могила на отдалении, не крест - большой камень с могендовид, и имя, которое я узнала впервые - Мойше Борухович...

Именно тогда я и узнала его историю. И долго не могла понять - как выжил он тогда, как не разорвалось от боли его большое сердце!

Миша ушёл на фронт добровольцем, в первые дни. Многие искали бронь, а он наоборот - как избавиться от неё! В Днепропетровске осталась его семья. Бои за город длились с августа по октябрь...Это была героическая оборона - тысячи вчерашних школьников и студентов защищали город! И большинство из них погибло...

Когда нацисты заняли город,в овраге возле Ботанического сада, была расстреляна  семья Михаила Борисовича. Он ничего не знал о них до 43 года, жил надеждой, что они успели эвакуироваться...Искал знакомых, соседей, хоть какую-то зацепку - увы...Их увели вместе со всеми в Красноповстанческую балку. Почти одиннадцать тысяч человек! Адская насмешка: у коменданта города была такая же фамилия, как и у них Гольдерман...

Как дальше жить? Страшное горе опалило его, хотя сам был уверен - сожгло.
Почти через десять лет, уехав на Донбасс, жил только работой, никого и ничего не замечая вокруг себя. Но был Всевышний милостив к нему, попал в больницу, познакомился с женщиной, тоже войну всю прошла, врачом в госпитале.  Семью Риммы забрал Бабий Яр... Мирочка появилась, как чудо! Никто и подумать не мог о таком счастье! За всю их многолетнюю боль такой дар! Оттаяли, обычная семья, ну и пусть внучкой называют - разве дело в этом!

...Я не знала более добрых и открытых миру людей - за свою душу и вознаграждены были СЧАСТЬЕМ!
Дедушка Миша не дождался внуков,  умер в семьдесят с небольшим. На фронте он был ранен в лёгкие и жил от больницы до больницы.
А Мирочка увезла свою семью в Израиль...Потом в Америку. Её мама звонила нам до самой смерти. Умерла почти в девяносто лет и очень хотела вернуться домой. Она ведь и уезжать никуда не хотела! Но ради внуков...

Нет камня с шестиконечной звездой сейчас на старом кладбище, я искала - нет! Только память. И мой далеко уже не маленький носик, которого я иногда касаюсь на светофоре...