Когда-то я была скрипачом...Была! Забыто руками, но память сердца...Это штука - посильнее Фауста Гёте!
В музыкальную школу меня привели в голубенькой водолазочке, синеньком вельветовом сарафанчике, ультрамариновых колготках - этакая "девочка зимний вечер".
Председатель комиссии взял мои не маленькие ручки и вынес вердикт: " Только скрипка!", чем и решил мою судьбу на долгих семь лет.
Видно не только длинные пальчики увидел Николай Иосифович, это только пианисты - хорошие и благообразные девочки с аккуратным маникюром. Ходят на сольфеджио, умеют писать диктанты...Струнники другие. Поцелованные в макушку Паганини. Странные, с обрезанными, как у хирурга ногтями, перепачканные канифолью, городские дурачки...Скрипач он вообще неведомо, где бродит, между раем и адом.
Мой первый учитель пел в церковном хоре, куда ходил под конвоем высокой и суровой жены, был пуглив и субтилен, запойно пил, а вот - как играл? Не помню. Совершенно не помню!
Трезвым он был не долго, обычно не более недели каждого месяца, брюзглив и требователен в эти дни, потом понемногу веселел с каждым наполнявшим его градусом, ходил к моему папе просить денег на очередную "партитуру", веселье сменялось злой раздражительностью, неудовлетворёнными амбициями: "Да я, может - гений!". Периодически прибегала жена Романа Алексеевича, доставала из пианино, стола, из-за батареи заветные "кладки", сверкала ледяными глазами с совершенно белыми ресницами, красные пятна на пышном бюсте багровели, кулаки её по-мужски сжимались и на следующий день мой преподаватель сидел за столом прикрывая в задумчивости глаз левой рукой, тональный крем был весело розовым и делал его похожим на щенка.
...Лишилась Романа Алексеевича я неожиданно. Вроде и запой был "в рамках", но однажды он взял за гриф скрипку и стал ловить ей чертей на пышном заду зауча, скорая приехала одновременно с женой, шёлковый платок сползал с туго накрученных бигуди, её голова казалась не пропорционально маленькой, какой-то детской и мне её стало очень жаль...
Неделю занималась с виолончелисткой, чувствовала себя изгоем в чужом классе с скрипками-мутантами, замучила утончённую даму "Татарским наигрышем", выданным мне к академу, и дождалась учителя скрипки Адольфа Альфредовича.
Это только пианисты - просты и понятны в своих именах, паролях, явках! Скрипачам проторенных дорог не видать! Ну как можно жить человеку с таким именем? Пианист бы не смог! А наш сложнопроизносимый был хорош собой - актёр Филатов в лучшие годы, модно одет - нет лучше сочетания: в меру тёртые джинсы с бархатным коротким пиджаком в мелкую полоску и замшевые мокасины на босу ногу, нервно отбрасывал с лица длинные волосы, красиво курил в форточку и играл, как бог...Учить он не умел совершенно, был первой скрипкой в оркестре, за связь со всем женским население оного, гневно изгнан и ждал визы...
Я не видела в нём пресловутой "женолюбости", он просто позволял любить себя, не улыбчивый, молчаливый, всё время играл или курил, задумчиво уткнувшись в стекло высоким лбом. Моё двенадцатилетнее сердце, конечно, дрогнуло и вся моя жизнь изменилась с тех пор...Я ношу джинсы с "гарвардскими" пиджаками, моё лицо всегда наполовину закрыто волосами и я считаю носки неприемлемой частью моего гардероба...А дождливыми осенними днями с грустью сумрачного немецкого романтика часто смотрю в заплаканное окно, и всё остальное...Не думаю, что я стала копировать учителя...Просто все скрипачи - такие скрипачи!
Они никогда не бывают "здесь" или "там" - мечутся между ангелом и бесом, с футлярами, где в куске бархата лежит ОНА...Сложная и не понятная, злая и милосердная, поднимающая к небесам или уводящая в преисподнюю...А иногда там оказывается странный пожелтевший листок с латинскими словами - тогда главное, не порезать пальцы о струны. Оттуда возврата - нет!
В музыкальную школу меня привели в голубенькой водолазочке, синеньком вельветовом сарафанчике, ультрамариновых колготках - этакая "девочка зимний вечер".
Председатель комиссии взял мои не маленькие ручки и вынес вердикт: " Только скрипка!", чем и решил мою судьбу на долгих семь лет.
Видно не только длинные пальчики увидел Николай Иосифович, это только пианисты - хорошие и благообразные девочки с аккуратным маникюром. Ходят на сольфеджио, умеют писать диктанты...Струнники другие. Поцелованные в макушку Паганини. Странные, с обрезанными, как у хирурга ногтями, перепачканные канифолью, городские дурачки...Скрипач он вообще неведомо, где бродит, между раем и адом.
Мой первый учитель пел в церковном хоре, куда ходил под конвоем высокой и суровой жены, был пуглив и субтилен, запойно пил, а вот - как играл? Не помню. Совершенно не помню!
Трезвым он был не долго, обычно не более недели каждого месяца, брюзглив и требователен в эти дни, потом понемногу веселел с каждым наполнявшим его градусом, ходил к моему папе просить денег на очередную "партитуру", веселье сменялось злой раздражительностью, неудовлетворёнными амбициями: "Да я, может - гений!". Периодически прибегала жена Романа Алексеевича, доставала из пианино, стола, из-за батареи заветные "кладки", сверкала ледяными глазами с совершенно белыми ресницами, красные пятна на пышном бюсте багровели, кулаки её по-мужски сжимались и на следующий день мой преподаватель сидел за столом прикрывая в задумчивости глаз левой рукой, тональный крем был весело розовым и делал его похожим на щенка.
...Лишилась Романа Алексеевича я неожиданно. Вроде и запой был "в рамках", но однажды он взял за гриф скрипку и стал ловить ей чертей на пышном заду зауча, скорая приехала одновременно с женой, шёлковый платок сползал с туго накрученных бигуди, её голова казалась не пропорционально маленькой, какой-то детской и мне её стало очень жаль...
Неделю занималась с виолончелисткой, чувствовала себя изгоем в чужом классе с скрипками-мутантами, замучила утончённую даму "Татарским наигрышем", выданным мне к академу, и дождалась учителя скрипки Адольфа Альфредовича.
Это только пианисты - просты и понятны в своих именах, паролях, явках! Скрипачам проторенных дорог не видать! Ну как можно жить человеку с таким именем? Пианист бы не смог! А наш сложнопроизносимый был хорош собой - актёр Филатов в лучшие годы, модно одет - нет лучше сочетания: в меру тёртые джинсы с бархатным коротким пиджаком в мелкую полоску и замшевые мокасины на босу ногу, нервно отбрасывал с лица длинные волосы, красиво курил в форточку и играл, как бог...Учить он не умел совершенно, был первой скрипкой в оркестре, за связь со всем женским население оного, гневно изгнан и ждал визы...
Я не видела в нём пресловутой "женолюбости", он просто позволял любить себя, не улыбчивый, молчаливый, всё время играл или курил, задумчиво уткнувшись в стекло высоким лбом. Моё двенадцатилетнее сердце, конечно, дрогнуло и вся моя жизнь изменилась с тех пор...Я ношу джинсы с "гарвардскими" пиджаками, моё лицо всегда наполовину закрыто волосами и я считаю носки неприемлемой частью моего гардероба...А дождливыми осенними днями с грустью сумрачного немецкого романтика часто смотрю в заплаканное окно, и всё остальное...Не думаю, что я стала копировать учителя...Просто все скрипачи - такие скрипачи!
Они никогда не бывают "здесь" или "там" - мечутся между ангелом и бесом, с футлярами, где в куске бархата лежит ОНА...Сложная и не понятная, злая и милосердная, поднимающая к небесам или уводящая в преисподнюю...А иногда там оказывается странный пожелтевший листок с латинскими словами - тогда главное, не порезать пальцы о струны. Оттуда возврата - нет!
Комментариев нет:
Отправить комментарий