среда, 1 апреля 2015 г.

Папа

... Я сижу под бильярдным столом и мечтаю: вот падает гладкий, желтоватый шар, подкатывается ко мне, никто не спохватывается...У меня на платье большой карман спереди, я уношу шар домой, любуюсь им, представляю огромный бивень слона, согреваю шар под одеялом, приятная тяжесть в маленьких ладошках. Но шары не вылетают - игроки опытны и бьют точно, я бросаюсь помогать выталкивать шары из сеток по окончании партии, меня подсаживают на бортик и доверяют сложить шары в деревянный треугольник, иногда с моей "помощью" разбивают пирамиду, и я просто немею от счастья, когда мне дают в руки мелок, маленький, округлый, сказочно хорошенький! Когда мелки выпадают из карманов, я не удержавшись, рисую на днище бильярдного стола папу, себя, луну, дядю Серёжу, соседа Сашку и обязательно - котёнка...

Иногда в бильярдную заходит Константин Эдмундович, по прозвищу "Дзержинский",
мужчины мрачнеют, соглашаются играть только "на интерес", не соблазняет даже обещание дать форы. Мастер бить труабан, беспощадный "резчик" и "прижимала", Дзержинский в сухую разделывает игроков, его всегда безупречно выглаженные чёрные брюки никогда не пачкаются мелом, а на узких породистых пальцах нет заусениц...Я мечтаю вырасти и выйти замуж за "Костатина Мудыча", любуюсь им, строю глазки, иногда подмигиваю, как тётя Вера, но Дзержинский говорит моему папе, что ребёнка нужно показать невропатологу - у девочки нервный тик и вообще, детям не место под столом в бильярдной! Папа соглашается с ним: "Да, под столом не место!", - и пересаживает меня на подоконник...

А иногда мы идём в ресторан! Поднимаемся по узкой, очень крутой лестнице с мраморными ступенями, на предпоследнем пролёте я всегда цепляюсь за третью ступеньку, папа уже заранее подхватывает меня за две руки и в зал я влетаю маленькой обезьянкой на руке-ветке! Официантки обожают меня, тащут на кухню, в одной руке "Алёнка", в другой "Спорт", я откусываю по очереди от обеих плиток, запиваю крем-содой, иногда божественным "мокко", мои кудрявые волосы теребят, превращают в диковатые причёски, оттирают белое сирийское платье с вышивкой от шоколадных слюней, папа стоит в дверном проёме опёршись о косяк, ослепительно белая рубашка, чёрные глаза, смоляные кудри - папа похож на Тимоти Далтона, даже ямочкой на подбородке, официантки становятся текучими, как патока, медленно ходят, потягиваются, стреляют накрашенными глазками, но папа смотрит только на меня, перемазанную конфетами, с высокой причёской, в спущенном, перекрученном гольфике, безнадёжно испорченном платьице - от мамы попадёт по первое число, протягивает мне руку, я весело подбегаю, цепко хватаю за указательный палец и мы идём мимо огромных витражей, кадок с искусственными деревьями, через прокуренный зал, выходим на вечернюю улицу и смотря на небо я спрашиваю: "А Месяц - это муж Луны?", папа смеётся, подхватывает меня на руки, от него пахнет сигаретами и коньяком, потом садит себе на шею и мы так шагаем домой, я укачиваюсь, склонившись над папиной макушкой впадаю в сладкую дрёму, я хочу, чтобы эта дорога никогда не кончалась, я хочу, чтобы папа всегда был рядом, я не хочу взрослеть...Я не хочу взрослеть!

 Папе только двадцать семь...Мальчишка!  А тогда - мой самый любимый великан! Пожилой и мудрый...Папа...Теперь -такое молодое лицо на памятнике...Такая короткая жизнь. Иногда сидя в кресле, понимаю, что похожа на тебя, даже в мелочах, неуловимых жестах, интонациях...И дочь моя похожа...Мы - это ты! Это, наверное, и есть - бессмертие. Хотя в то, что ты сейчас гоняешь по райским садам не велосипеде - я тоже верю!




Комментариев нет:

Отправить комментарий