Любовь

Вовка, с трудом открыв тяжёлую дверь подъезда, пропустил мать в тёмный, сырой "предбанник" и взяв под руку осторожно повёл к лифту, нащупывая ногой ступени. В темноте светились кнопки лифта: " Слава богу, работает", подумал  Вовка и кабинка понеслась на девятый этаж.
Вовке скоро шестьдесят, он вполне солидный доктор наук, но как и его студенты, бегает в коротких курточках, без шапки, в узеньких цветных джинсах и с сумкой-портфелем через плечо. Уже три года он  живёт "гостевым" браком с Томкой, румяной, пышной блондинкой, вот и маму привёл с подругой познакомить.
Нет, не зря сегодня сердце у него странно замирало, а потом пускалось вскачь, чуйка Вову никогда не подводила! Ещё в лифте они услышали разухабистый женский дуэт, старательно выводящий старую песню на два голоса:
                                          «Хас-Булат удалой!
                                            Бедна сакля твоя;
                                            Золотою казной
                                            Я осыплю тебя."

Так и есть! Двери в общий коридор и квартиру были распахнуты настежь,  на кухне сидела Томка с подругой Светкой, под столом валялись не меньше трёх пустых бутылок от красного "сухарика", а на столе стояла ещё одна,почти пустая.
И ведь предупреждал! Неделю к знакомству обеих готовил! Нет, назло ведь налакалась, знает, что мать пьянь на дух не выносит! Ну и что хотела доказать, дура?
Томка с грацией медведицы ломанулась к Елене Петровне, стала хватать ту за холёные сухие руки в серебряных кольцах, пьяным мокрым ртом пыталась троекратно расцеловать. Володя стоял обречённо, не зная, как прекратить этот цирк. Вдруг из своей комнаты вышел Тамарин сын и крикнул ломким басом: "Мам, я сегодня дома ночевать не буду, мы с подругами в баню поедем".
- Трындец...Это полный трындец сегодня!, - обречённо сказал Вовка, ища в маминой сумке патрончик валидола.
К виду пасынка он уже почти привык, но мама...Старушка, как зачарованная рассматривала рослого, крепкого, накрашенного парня в сетчатых колготках, сапогах на шпильках и блондинистом парике, её узкогубый ротик приоткрылся, подбородок дрожал, а на припудренной щеке краснел яркий поцелуйчик, которым успел украсить её свежеприобретённый внучек...
Взяв маму под руку, Володя вышел в коридор, лифт завис где-то между этажами и они стали медленно спускаться в полумраке, натыкаясь на целующие парочки, спящих котов и брошенные пакеты с мусором.
В машине ехали молча, высадив мать на Шаболовке, Вова поехал к себе на Пролетарку, отключил телефон и прихватив бутылку коньяка залез в ванну. Он знал наизусть всё, что завтра скажет мать, последние сорок лет он это слышал не одну тысячу раз.
- Ты бла-бла-бла! Она тебя бла-бла-бла! Ты сведёшь свою мать бла-бла-бла!
Одинокий, неприкаянный, старый и почти никому не нужный...Ни жены, ни детей.
Институтские дамы в длинных вязаных кофтах, чистенькие до хруста, умненькие, понятливые...Студентки с попками-сердечками...Да что там говорить - цветник! Но только не влекло его в эту оранжерею...Шумная, бестолковая Томка со своим трансвеститом, была ему нужна, хоть и гнала его от себя постоянно, но как она приходила мириться! За её лукавую улыбочку он готов был через всю Москву на коленях проползти...
Блудница вавилонская, его Томка, знает про неё он всё...Только помнит и то, как стояли они в церкви на Рождество, как молилась она, с какой нежной благостью старушек подарками одаривала! Она разная, его Тамара! Между ангелом и бесом мечется. Но только с ней он, кажется, ожил. И только её не хочет потерять...
Вовка почти заснул в ванной, но оцепенение прервал настойчивый стук в дверь. Тамара стояла на пороге заплаканная, практически трезвая.
- Нужно в Рязань, срочно! Отцу плохо, брат позвонил...
В Рязань - так в Рязань! Чего уж там, поедем! Вовка куда угодно с Тамарой поедет. Хоть трезвым, хоть пьяным. Закружило  - не отпустит. Любовь!